как хорошо одной в квартире с утра размазывая тушь руками есть грибы из банки и спину ровно не держать
В этот чем-то на сгибах реальности с цианидовым привкусом такая путаница в голове, такая ошеломленность сознания, глаза, спрятанные за волосами, порезы и шариковая ручка по коже, многоглазый звереныш подсознания, у которого снова прорезался голос...
В этом чем-то усталость, разбитость и привычная тяжесть собственного тела вдруг сменяются фальшивой, насквозь искусственной бодростью, когда же мы были честны с собой, лгать своему телу, так привычно, так глупо, и оно не справляется, оно светит танату, амфетамин с лизергином - я не это хотела, это знаки, что так получилось.
В этом чем-то ужас весны - ты теряешь контроль над собой и реальностью, и даже когда ты не в одиночестве, звучат голоса, поднимаются сущности, Анкх, Деви, мудрость, мертвая красота, мокрый асфальт, закушенные губы и танцы с ножами, с каждым ударом красная боль утекает по коже, а она всегда молчала и это молчание звучит в ушах громче яростных криков и безысходного воя...
В этом чем-то плутаешь по лабиринту прочитанных миров, ржавые решетки Кинга, облака Ремарка, терпкие болота Ле Гуин, пронзительный ветер Парфеновой, темнота Глуховского, сырой туман Достоевского, прокуренная подвальность Горького, полуденная тень Виилмы, стеклянные витражи Бредбери, ночные распятья Дяченко, призрачная осень Мураками, тошнотворный яд Кастанеды и робкая, какая-то непризнанная, предчувствующая собственную смерть весна Цветаевой...
В этом чем-то правят Дали и Босх, Дельфин и Гёте, Айвазовский и Врубель, здесь за углом смеётся девчонка Заболоцкого - ты никогда не узнаешь, отражают ли её глаза небо, ты можешь только ловить эхо - и понимать как до неё далеко...
Сейчас хочется прервать себя, не надо, не уходи глубже...
Живи внешним, двухмерно и рок'н'ролльно...
Из этого чего-то не хочется возвращаться - а тогда это мягкие стены, белые халаты и тесные рубашки с очень длинными рукавами...
В этом чем-то усталость, разбитость и привычная тяжесть собственного тела вдруг сменяются фальшивой, насквозь искусственной бодростью, когда же мы были честны с собой, лгать своему телу, так привычно, так глупо, и оно не справляется, оно светит танату, амфетамин с лизергином - я не это хотела, это знаки, что так получилось.
В этом чем-то ужас весны - ты теряешь контроль над собой и реальностью, и даже когда ты не в одиночестве, звучат голоса, поднимаются сущности, Анкх, Деви, мудрость, мертвая красота, мокрый асфальт, закушенные губы и танцы с ножами, с каждым ударом красная боль утекает по коже, а она всегда молчала и это молчание звучит в ушах громче яростных криков и безысходного воя...
В этом чем-то плутаешь по лабиринту прочитанных миров, ржавые решетки Кинга, облака Ремарка, терпкие болота Ле Гуин, пронзительный ветер Парфеновой, темнота Глуховского, сырой туман Достоевского, прокуренная подвальность Горького, полуденная тень Виилмы, стеклянные витражи Бредбери, ночные распятья Дяченко, призрачная осень Мураками, тошнотворный яд Кастанеды и робкая, какая-то непризнанная, предчувствующая собственную смерть весна Цветаевой...
В этом чем-то правят Дали и Босх, Дельфин и Гёте, Айвазовский и Врубель, здесь за углом смеётся девчонка Заболоцкого - ты никогда не узнаешь, отражают ли её глаза небо, ты можешь только ловить эхо - и понимать как до неё далеко...
Сейчас хочется прервать себя, не надо, не уходи глубже...
Из этого чего-то не хочется возвращаться - а тогда это мягкие стены, белые халаты и тесные рубашки с очень длинными рукавами...