и мы посидим в прокуренном подъезде.
Я подумала - что за блядский эрос,
нескончаемо реветь, нескончаемо вместе.
Я заварила кусок пуэра крепкого,
Который очень похож на ядреную дурь.
Мы сидели, пили горячим, я избегала взгяда цепкого.
Я думала - много ли на свете дур,
Которые в бездну из слез и спермы срываются,
Каждый ебаный божий и серый день,
Которые утром водой умываются,
И думают - с тобой хорошо, но жить лень.
Он кричал, глазами, орал прямо-таки,
Что я желанная самка для многих самцов,
И даже пятилетние отдадут за меня последние пятаки,
Он хорошо знает юных похотливых самцов.
Я курила, он тоже, он вообще такой один,
Кто может курить со мной в унисон,
Он ловил мои губы и я кивала - господин,
Я одна постоянно тревожу твой сон.
Ему снится, как я в светлом платье,
У него на руках, одна кстати ранена мной,
И во сне он несется по водной глади,
Я его героиня, а он мой герой.
Просыпается, видит уродливый, белый,
Потолок, что струится безжалостной жижей,
Он несчастный, скореженный и погорелый,
Называет меня своей блядскою бывшей.
Он кричит, иногда он шепчет как пациент дурки,
Я ору, я вторю ему в ответ истеричным альтом,
И летят один за другим поиметые окурки,
Я беру свою кровь и пишу на стене базальтовой.
Помнишь, милый, как я смотрела глазами зелеными,
Как мы звали друг друга в запале по имени,
Как казались друзьям твоим психами стремными,
Как мы жили, безумие наше и лишь мы одни,
Как мы били посуду, чтоб вновь её склеить,
Как я пела тебе перед сном.
неразлучные, ненасытные, счастливые дуралеи.
А теперь иди к дьяволу, с богом под мышкой.
Пей, ебись и люби и ори чтобы на разрыв.
И ори так, чтобы мне всегда было слышно.
Чтобы крик твой не заглушил ядерный взрыв.
Кричи о том, как ты меня не помнишь,
не знаешь, не видел, заменил и выбросил.
Я, конечно, не услышу тебя как забитую мышь.
Поцелуй на прощанье ты все же выпросил.
Все приходы и все на круги своя,
Все наверное для чего-то делается.
Только честно между нами говоря,
Мне жаль, что ты вспомнишь обо мне, когда она разденется.
(с) k31ko